«Есть время для чисел, и есть время для слов»

По мнению выпускников ВШЭ, Святослав Каспэ, профессор кафедры общей политологии Высшей школы экономики, — один из лучших преподавателей университета 2011 года.

— Святослав Игоревич, как вам кажется, по каким критериям оценивают студенты преподавателей, выбирая лучших?

— Ох, знать бы… К тому же за меня проголосовали не студенты, а выпускники, а чем руководствуются они, угадать еще сложнее. То есть мне, конечно, хотелось бы верить, что тем же, чем и я, когда вспоминаю своих профессоров. Запомнились из них казавшиеся обитателями какого-то другого, волшебного мира, полного чудес и приключений духа. Но думать так о себе было бы гордыней и тщеславием. Поэтому я просто надеюсь, что чем-то оказался полезен. Но чем именно? «Нам не дано предугадать…» Несколько месяцев назад ко мне подскочил на улице выпускник, горячо пожал руку и сказал: «Святослав Игоревич, спасибо, что научили писать аналитические записки!». Я, конечно, учил и аналитические записки писать, но никак не думал, что в том и состоит главный смысл моей деятельности. Впрочем, от гордыни-то такие истории и являются лучшим лекарством.

— Как давно вы работаете в Высшей школе экономики? Какие курсы ведете?

— С 1999 года, то есть практически с момента создания факультета прикладной политологии. Большую часть этого времени читал сравнительную политологию, потом к ней добавился курс «Политика и религия», который на самом деле правильнее было бы называть «Политическое и сакральное». Сейчас набор читаемых мною курсов обновляется. Например, в 2011 году впервые прочел общую политологию философам; интересный опыт, надеюсь его продолжить.

— Как складывалась ваша преподавательская карьера?

— А что такое преподавательская «карьера»? Ты даешь уроки, ведешь семинары, читаешь лекции, потом из доцента переходишь в профессоры, но суть и смысл этого занятия, в общем, остаются теми же. Собственно, они и с древних времен не слишком изменились. Вот разве что результаты голосования, ставшие поводом для этого интервью, — это да, это карьера.

― Если у вас есть опыт работы в других образовательных учреждениях, скажите, отличается ли преподаватель Вышки от преподавателя другого вуза?

— Опыт есть, и довольно обширный. Мне кажется, преподаватель Вышки отличается прежде всего чувством собственного достоинства — чувством, с которым так трудно и в нашей стране в целом, и в системе образования в частности. Оно, конечно, возникает внутри человека, но в неблагоприятной институциональной среде нередко подвергается эрозии или вообще гибнет. Вышка — среда благоприятная, и это, может быть, самое в ней для меня драгоценное. Единственное известное мне по личному опыту учебное заведение, в котором дело обстоит так же — Московская государственная Пятьдесят Седьмая школа, в которой я 12 лет преподавал историю (некоторое время — параллельно с работой в Вышке).

— Кто повлиял на ваше профессиональное становление как преподавателя?

— Огромное количество людей, хотя и в разной степени. Как поется в одной песне, «я возьму свое там, где я увижу свое» — учишься ведь у всех, кого встречаешь. Один профессор, например, свои лекции по Древнему Востоку не читал, а буквально рычал, свирепо колотя кулаком по кафедре, — в таком исполнении живописное повествование об ассирийском обычае обивать стены взятых городов человеческой кожей, содранной с его защитников, производило на историков-первокурсников особенно сильное впечатление. Другой коллега запомнился своим лаконичным педагогическим кредо: «Детей надо прессовать»… Этот ряд я мог бы длить почти бесконечно. Конечно, колоссальным было воздействие моего первого учителя в науке Бориса Алексеевича Филиппова; моего второго учителя, одного из создателей российской политической науки — ныне, увы, покойного Алексея Михайловича Салмина (он, кстати, и привел меня в Вышку). Но, наверное, самым существенным оказалось влияние тех школьников и студентов, с которыми мне довелось работать за 21 год непрерывной преподавательской деятельности. В конце каждой пары ты уже не тот человек, которым был в ее начале.

— На ваш взгляд, какими навыками должен обладать политолог? Политтехнологи — есть ли им место в современном образовании?

— В последние годы деградация и выхолащивание российской политики привели к тому, что сама возможность профессиональной реализации политолога — тем более «прикладного» политолога — оказалась поставлена под сомнение, что, кстати, было одной из постоянных тем для обсуждения на нашем факультете. Впрочем, все это время я говорил своим студентам, что такая унылая ситуация носит временный, преходящий характер. Природа не терпит пустоты, политика вернется, и политологи, в том числе политтехнологи, еще окажутся востребованы. Вот политика и возвращается; «не спешите нас хоронить». Что же касается навыков, то в общем виде вопрос почти не имеет ответа. Политических профессий много, и функционал их хотя и пересекается, но не совпадает. Так что ограничусь одним соображением: политолог должен быть способен и конвертировать свое фундаментальное, теоретическое знание в практику, и находить в практике материал для своих теоретических штудий. Во всяком случае, именно таков, насколько я понимаю, был изначальный замысел факультета прикладной политологии; надеюсь, сейчас он обретет второе дыхание.

— Российская политология долгие годы развивалась в ином направлении, чем мировая. У нас это исключительно гуманитарная дисциплина, тогда как в мире она давно интегрировала в себя математические и статистические методы. Что собой представляет политология как наука в России сегодня?

— Начну с конца. Общее состояние российской «политологии», если говорить о ней как о генеральной совокупности людей, именующих себя «политологами», ужасно. Однако совсем не по причине преобладания «гуманитариев» над «математиками», а по той гораздо более простой и грустной причине, что от массива «политологии» «политическая наука» в собственном, строгом и благородном смысле слова составляет в лучшем случае десятую часть. Почему так вышло, хорошо известно и вряд ли нуждается в дополнительном разъяснении; так или иначе, теперь для исправления ситуации понадобятся десятилетия. А вот если подразумевать под «политологией» не пустое многоглаголание, а дисциплинированное производство знания о политике, осуществляемое в соответствии с внятными, отрефлексированными нормами и правилами совершения интеллектуальных процедур, то внутри этой области ситуация будет выглядеть уже не так печально. Возможно, количественные методы у нас применяются несколько реже, чем качественные — по сравнению с тем, как выглядит их баланс в мировой политической науке в целом. Но, во-первых, это в значительной мере объясняется дефицитом архивов валидных количественных данных, подобных, например, мичиганскому, и краткостью тех временных рядов, на которых вынуждены работать российские исследователи; во-вторых, несмотря на это, и в России (и, кстати, в Вышке) есть замечательные «количественники», и их все больше; в-третьих, сам я, будучи закоренелым гуманитарием, вовсе не уверен в том, что сложившийся сейчас, условно говоря, «западный» баланс качественных и количественных методов оптимален и не будет со временем меняться на самом же Западе. Наука развивается маятникообразно; есть время для чисел, и есть время для слов. Хорошей наукой может быть и то, и другое, как, впрочем, и то, и другое может оказаться не наукой, а, говоря словами Андрея Платонова, «совокуплением слепых в крапиве».

— Какова сфера ваших научных интересов? Каково соотношение академической и преподавательской работы в вашей профессиональной деятельности?

— Мне интересны вопросы метода политической науки, обоюдные импликации политического и сакрального, имперские политические системы, проблематика nation-building, федерализм, взаимосвязь феноменов партийности и разделения властей, электоральные процессы, а также многочисленные пересечения этих тем и сюжетов. А вот что важнее, академическая работа или преподавательская, выбрать решительно не могу. «"Что будете пить — водку или спирт?" — "Ой, я даже не знаю — и то, и другое так вкусно!"»… Я пытаюсь усидеть на двух стульях (даже на трех, если добавить сюда еще и практическую деятельность в качестве политического эксперта и консультанта). Все эти занятия интерферируют непрерывно и, как мне кажется, не без пользы.

— Если бы вы могли выбирать, вы бы сменили профессию?

— Ну, собственно, у меня ведь и был выбор — он есть у любого человека в любой момент его жизни. Я же не случайно выбрал то, что выбрал, да и за шиворот меня никто не тащил. Пересматривать же этот выбор я бы ни в коем случае не стал. Политика мне кажется важнейшей из областей человеческого опыта (я разделяю немодное сейчас аристотелевское воззрение на политику как вершину этики). А примерно все, что я умею и люблю делать, — это читать, писать и говорить. Возможность читать, писать и говорить о политике бесценна.

 

Людмила Мезенцева, Новостная служба портала ВШЭ